Три,-- сказал Стольников и протянул руку к ставке.
Карты перешли к следующему. Война прекратилась. Вообще исчезло все, кроме поверхности стола, переходящих из рук в руки денег, трепаной "колбасы" карт. Никогда Стольников не был студентом, не танцевал на вечере Танюши, не превращался из свежего офицерика в боевого капитана с Георгием, не был вчера в опере и не вернется в тыл. Табачная завеса отрезала мир. Закурил и он.
-- Твой, Саша, банк.
Карты перешли к следующему. Война прекратилась. Вообще исчезло все, кроме поверхности стола, переходящих из рук в руки денег, трепаной "колбасы" карт. Никогда Стольников не был студентом, не танцевал на вечере Танюши, не превращался из свежего офицерика в боевого капитана с Георгием, не был вчера в опере и не вернется в тыл. Табачная завеса отрезала мир. Закурил и он.
-- Твой, Саша, банк.
Функциональная амбивалентность видо-временных форм в поэтическом тексте
Годы проходят. На бурой стене дворца
Появляется трещина. Слепая швея, наконец, продевает нитку
в золотое ушко. И Святое Семейство, опав с лица,
приближается на один миллиметр к Египту.
Видимый мир заселен большинством живых.
Улицы освещены ярким, но посторонним
светом. И по ночам астроном
Скрупулезно подсчитывает количество чаевых.
Появляется трещина. Слепая швея, наконец, продевает нитку
в золотое ушко. И Святое Семейство, опав с лица,
приближается на один миллиметр к Египту.
Видимый мир заселен большинством живых.
Улицы освещены ярким, но посторонним
светом. И по ночам астроном
Скрупулезно подсчитывает количество чаевых.
Исследовательское первочтение: открытие смыслов
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Лирическое стихотворение как объект грамматики
Долгие полудни детства… все еще
не жизнь, еще вырастанье,
так что тянет в коленях, - беспомощное ожиданье.
И между тем, чему быть с тобою в грядущем,
и этой безбрежностью – смерти,
без счета. Любовь окружает, всесильная,
вечно тайком обманутое дитя, суля его будущему, но чужому.
не жизнь, еще вырастанье,
так что тянет в коленях, - беспомощное ожиданье.
И между тем, чему быть с тобою в грядущем,
и этой безбрежностью – смерти,
без счета. Любовь окружает, всесильная,
вечно тайком обманутое дитя, суля его будущему, но чужому.
Квалифицированный читатель и массовая литература (лингвистический аспект проблемы)
Книг у нас больше покупают, чем читают, и больше читают, чем понимают. Потому что нет у нас, нет ста тысяч читателей Пруста! Зато есть пять миллионов, которые за треху охотно поставят его на полку, а себя – на ступенечку выше в табели о рангах: образованность у нас все же престижна. Так просто: серьезные книги ведь серьезны не абсолютно, сами по себе, а относительно большинства других, менее серьезных, и воспринимаются небольшой частью читателей, более склонных и способных к этому, чем большинство. Это элементарно, да, Ватсон?
М.Веллер
М.Веллер
Регистровая техника и «ожидания» читателя: к вопросу о взаимодействии лингвистических подходов при изучении художественного текста
Я сейчас здесь один, в надежном укрытии. За стеной дождь, за стеной кто-то шагает под дождем, пригнув голову, заслонив ладонью глаза и все же глядя прямо перед собой, глядя на мокрый асфальт, - несколько метров мокрого асфальта; за стеною – стужа, в черных оголенных ветвях свищет ветер; ветер свищет в листве, колышет тяжелые ветви, колышет и колышет, отбрасывая тени на белую известку стен…За стеною – солнце, нет ни тенистого дерева, ни куста, люди шагают, палимые солнцем, заслонив ладонью глаза и все же глядя прямо перед собой, - глядя на пыльный асфальт, - несколько метров пыльного асфальта, на котором ветер чертит параллели, развилины, спирали.
Сюда не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь, ни пыль.
А. Роб-Грийе, "В лабиринте"
Сюда не проникает ни солнце, ни ветер, ни дождь, ни пыль.
А. Роб-Грийе, "В лабиринте"